Из жизни особо опасного рецидивиста, 161-163 главы

161. Проводил

Мой приятель Лева, Лев Сергеевич, чернушник, имеет три судимости за мошенничество. Но внешне! Высокий, под два метра, представительный, себя несёт. Генеральный секретарь ООН перед ним шнурок: если Коффи Аннана поставить рядом с Левой, скажут - турболёт. Смотрит на тебя, улыбается, начинает разговор, и ты сам лезешь к нему в пасть. Он тебя только заглатывает.
Познакомил нас Виталик. Лева может говорить обо всем, от астрономии до обработки драгоценных камней. Но со временем я заметил особенность его «образования»: он демонстрирует его с людьми, далекими от темы. С тобой, например, он не станет говорить о литературе.
У Левы роскошная квартира во дворе старого дома на Петровке, громадный холл, видимо, бывшая коммуналка. Каким образом Лева ее отхватил? Периодически он зарабатывает большие деньги, где-то что-то рулит. Чем он занимается, я никогда не спрашивал. Спросил бы – мне бы он наверняка сказал, скрывать не стал. Дочка, внучка, прекрасный зять - то ли капитан, то ли майор милиции. «Зять у меня золото, не нарадуюсь!»
Потом куда-то Лева исчез. Случайно встречаю его в электричке по дороге в Хотьково. Может, успел посидеть ещё раз, не знаю: «Без работы остался. Вообще ни при делах».
Обещать ничего ему не стал, но вечером рассказал о нём Виталику. К Леве он относится настороженно, почему я и не стал ничего Леве обещать. «А что? – говорит Виталик: - один ты уматываешься, возьми себе в помощники. Четыреста для начала его устроит?»
С полгода мы с Левой шустрили вместе. Однажды по работе едем к Виталику. Зинка сразу начинает шевелиться, накрывает стол, прилично вмазали. Выходим ловить такси. «Ты куда?» - спрашиваю. «На Петровку».- «Завезешь меня?»
Через Мосфильмовскую едем к нам на Комсомольский, и всю дорогу я Леву убалтываю: «Зайдем, я тебя прошу. С женой познакомлю». Вроде как не добрали.
Ляпа, когда Леву увидела, аж обмерла: «Какой человек! Давай его с Анькой познакомим!» - «Ни в коем случае!» (В личной жизни, Боря, эта публика в большинстве своем перхоть, положиться на неё нельзя.)
Нашлись какие-то закуски, бутылка у меня всегда есть. «Ну, давай, Лёва!» Посидели, поквакали. Времени половина одиннадцатого, но ведь лето, ещё светло. «Я тебя провожу!» Выходим во двор: «Нормально, - говорит, - живешь, всё у тебя ништяк. А я думаю начать своё дело, потом скажу…» Торможу машину, в заднем кармане джинсов у меня рублей восемьсот, десятками и четвертаками (деньги с собой постоянно были, куда-то по кооперативным делам подъехать, что-то привезти). И я эту пачку выволакиваю: «Может, деньжонки нужны?» - «Да ты что!» Деньги я убираю, рукой ему помахал. И всё. Больше ничего не помню. Вообще, ничего.
Одно не пойму: как я мог добраться до Ляпиной квартиры, позвонить в дверь. Надо же было дойти до подъезда (это метров двести-триста), войти в него (кода на подъезде тогда ещё, правда, не было), подняться к лифту, нажать кнопку шестого этажа, выйти из лифта... Ляпа говорит: «Открываю дверь - ты без сознания лежишь, кровавый след по коридору. Наверно, ты полз». Как-то она меня затащила, позвонила в «скорую», и в два часа меня увезли. Я не знаю, какая больница, Ляпа знает.
Очнулся на второй день. Свет слепит, всё вокруг белое. Как сюда попал, что со мной? Голова кружится, тошнит, минут через пять вырвало. Целая лужа, нянька ворчит - один чулок спущен, нос картошкой, рукава засучены. Появляется Ляпа, плачет. Говорит, у меня травма черепа сзади (разбит затылок), тяжелое сотрясение мозга, нос и челюсти сломаны, синяки чуть не до шеи достают. Денег нет, а документы остались. Значит, штопорилы. Видели, как положил деньги в задний карман, и сзади же меня вырубили. А, когда упал, настучали по лицу ногами, кулаком так не разобьёшь.
Никто ко мне не подходит, поганой таблетки не дают. И вдруг забегали. Оказывается, пришла Анечка . Нашла главврача или зав отделением, сказала, откуда, кого в этой системе знает. В общем, у них свой медицинский базар.
Меня та нянька потом на улице встретила: «Выкарабкался! Никогда б не поверила, сколько видала. Смотри-ка, отошел! Молодец. Жить будешь долго».

162. Умерла, так умерла

Только вышел на работу - ловлю хороший заказ. Директор зверосовхоза откуда-то с Вологодской области, и ему для клеток нужно сто двадцать погонных километров сетки. Это несколько миллионов американских рублей. Прихожу к Виталику: «Давай оговорим мою долю. Пятнадцать - двадцать процентов, как это обычно делается. И заказ этот я словил, и хлопочу-то в основном один: заказчики, производство, реализация». - «Но я же вкладывался…» - «А я сейчас сяду, и всё тут встанет». - «Нет, мы так не договаривались».
«Нет»? - всё, до свиданья! Я ухожу.
Через месяц звонит: «Возвращайся, утрясем…» - «Не вернусь, Сеньор. Умерла, так умерла…Претензий у меня к тебе нет, но деньги портят товарищеские отношения». Потом я не раз убеждался в этом, компаньоны и обманывали, и обсчитывали. Ладно, это не новость.
С того времени и по сей день на собственных хлебах. Как-то звоню Лёве: «Ничего у тебя для меня нет?» - «Я сейчас товарно-сырьевую биржу возглавляю. «Союз-Сатурн», я – президент биржи». - «Что за название?» - «Ну, «Союз», объединение щелковских заводов. «Сатурн» тоже комплекс заводов. Завод Хруничева туда входит и еще… ракетостроение. Пять-шесть предприятий объединились, организовали биржу. Бирже почти два года. Если хочешь, я тебя брокером оформлю. Со сделки процент плюс оклад».
Меня быстренько оформляют, дают доверенность, что имею право вести финансовые и прочие переговоры, заключать и подписывать предварительные договора. Ну, и так далее.
Несколько сделок у меня было, мне платили, иногда очень много, даже не вникал, сколько. Давали пачку – распишись, я расписываюсь. Знал, что моих там тысяча рублей, остальные Лёвины. Вернее, Иван Палыча (Левина правая рука). Видимо, самому Леве брать их у меня было неудобно. Голубой альхен: крадет и ему стыдно. Благообразный Иван Павлович официально завхоз, но, подозреваю, что именно он мозг всего этого товарно-сырьевого промысла. Позже я узнал, что Иван Павлович сам отсидел почти тридцатник.
Вот так Лева в тяжелую минуту меня выручил, дал возможность перебиться. Последний раз полгода назад звонил. Квартиру на Петровке оставил дочке: «Тетка-старуха померла, оставила квартиру. Я поздно узнал, месяца три прошло, но все-таки приватизировал. Приезжай. В основном, правда, живу на даче. Дача тоже теткина, ни завещания не было, ничего. Немножко пришлось заплатить, но сейчас я хозяин. Ко мне дама приходит».
Леве, между прочим, уже к семидесяти. Природное обаяние. «Лева, - говорю ему, - ты счастливый. У тебя всего-то три ходки, и голова на праздниках цела». Так в лагере говорят, там ведь все стриженые, и голову видно: тут шрам, тут, тут. Это - Новый Год, это – Пасха, это - какой-то другой праздник. Значит, по характеру человек буйный.
Я уверен, если он живой, обязательно позвонит. Лева. Лев Сергеевич Кориков.

163. Счастливый человек

Сейчас у меня тоже что-то вроде брокерской работы, только на домашнем телефоне. Заработал тысячу долларов, потом полгода сосу. Мой приятель Тамаз, тоже горя хватанул в свое время, однажды звонит: «Как дела?» - «Плохо». - «Заболел?» - «Денег нет». – «Твою мать! Я думал, заболел». Тогда я себе сказал: «Парень, всё у тебя хорошо, живи, как получится».
Я никогда не жалею о том, что сделал, не живу вчерашним днем, завтрашним, кстати, тоже. Хотя… Об одном всё-таки жалею. В лагере мне не раз говорили: «Ты вправе был убить, но ведь на улице был белый день, народу полно…» У этой публики своя логика: «Тебя оскорбили, облаяли?.. Потерпи, пройди двести метров, дай ему войти в подъезд. Зарежь ты его там, повернись и иди домой спокойно. Ты бы в жизни не сел. Просто у тебя выдержки не хватило».
Как плохой шахматист, я и сейчас не просчитываю ходы вперед. Хочу дольше оставаться здоровым, а там, как получится. По возможности что-то зарабатывать, потому что у меня жена, у меня кошка, их нужно кормить.
Я не позволю себе жить, как свинья, постараюсь сохранить совесть, человеческое достоинство. Уже поздно дешевить. Поздно, как раньше говорили, - «хватит мучиться, пора и ссучиться». Были варианты, в том же Брянске предлагали: «Браток, чего мучаешься? Давай к нам. Через год на «Мерседесе» будешь ездить». Ребята, спасибо. Я лучше на трамвае. Самое дорогое - это спокойная жизнь.
Собственно мне ведь мало надо. Этот пиджак я могу носить двадцать лет. Могу в нем пойти в театр, в гости. Я просто на вещи смотрю: не нравлюсь? - больше не приду. Мне основное что: чтобы было покушать, чтоб не бедствовать. И чтобы были деньги на похороны.
Мне наплевать на человечество, мне наплевать на общество. Меня ничего не интересует, я доживаю. С другой стороны, куском я всегда поделюсь, даже если последний гад будет. Поесть – дело святое. Уж если совсем подлый человек, скажу: «Сдохни, в рот тебя долбить, мне наплевать». Вот нищим не подаю, хотя, в принципе, я человек нежадный. Знаю, что на девяносто девять и девять десятых процентов это бизнес. Это просилово. Он сто рублей в день зарабатывает, а я за сто рублей пот с рогов стираю. Я всегда готов сам дать, но, парень, не надо меня обманывать!
В сущности, Боря, у меня всё есть. У меня есть Ляпа, есть ты, ещё несколько человек, которые мне дороги, и которым, смею надеяться, в какой-то степени дорог я.
Что ни говори, я счастливый человек: я знаю, что умру на свободе.

С моих слов записано верно и мною прочитано.
Ю. Трубниковский

Послесловие

Как многое в нашей правоохранительной практике, лишена логики и использованная Юрой выше привычная формулировка, посредством которой подследственному предлагается подтвердить свои показания. Убедиться, что показания записаны правильно, можно не раньше, чем их прочтешь, и следовало бы, кажется, писать так: «Мною прочитано - с моих слов записано верно». Возможно, впрочем, что тут дает себя знать специфика жанра, согласно которой даже многозвездные прокуроры говорят «осУжденный».
Прочитав эту книгу, читатель, надеюсь, отдаст должное нашей исправительной системе. «Ты ведь помнишь меня по школе, по двору, к людям я всегда хорошо относился. Очень мягкий был, неудобно было что-то сказать за себя. После первой судимости вышел волком, пальцем не тронь. Натуральный волчара».
Требовалось приложить значительные воспитательные усилия, чтобы такой человек, как Юра, взял в руки нож. Если мы хотим обеспечить своим соотечественникам такую эволюцию, то, несомненно, идем в правильном направлении.
Тут ещё стоит помнить о том, что, несмотря на присвоенное Юре судом звание особо опасного рецидивиста, строгий «законник» Игрушка считал его случайным пассажиром. Случайным, думаю, не потому, что Юра не имел уголовной специализации, а в силу его человеческих качеств. Остается догадываться, что делает лагерь с более покладистым человеческим материалом.
С тех пор, как Юра надиктовал мне свою историю, прошло десять лет. 12-го июля я позвонил ему по поводу двадцатилетия его свободы, и выяснилось, что сам он об этом не помнит. Пообещал всё же «рюмашку поднять». Единственный из знакомых мне сверстников он сумел вписаться в нынешнюю жизнь, имеет своё небольшое дело, которое, если и не процветает, то уже много лет кормит не только его, но и ещё с десяток человек. В лице Юры они нашли щедрого и снисходительного хозяина.
Мы часто видимся. По его инициативе накануне семидесятилетия (я на три дня старше Юры) вместе посетили кардиолога, высказавшего мнение, что мы словно взяты с одной грядки. Из чего остаётся заключить, что счастливые десятилетия в советском писательском доме творчества действуют на организм не менее разрушительно, чем «плечевая погрузка».
Послесловие к рассказу немолодого человека не может быть слишком оптимистичным. Семь лет назад умерла Ляпа, и Юра снова остался один. В нашем возрасте к одиночеству следует привыкать каждому. Здесь у Юры есть преимущество - в одиночестве он прожил почти всю жизнь.
Б. Золотарев
июль 2009

***

<< Предыдущая глава