Нам позвонят, глава 1

«Испытываете ли вы чувство тревоги, когда  раздается телефонный звонок?»

Встретив недавно тест с таким вопросом, он понял, что мешает ему в последнее время. Дело даже не в том, что при звуке телефона сжимает грудь, словно лет тридцать назад, когда посреди урока в класс входил школьный стоматолог. Смущает беспричинность такой реакции, точнее   то, что при каждом звонке приходится вспоминать про свою невиновность.

- Юрий Евгеньевич, вас…

Наполеон протягивает трубку с таким усердием, что та приподнимает с кресла его самого и на некоторое время оставляет распростертым над столом, поскольку бросить дело на полуслове Юрий Евгеньевич не может.

Вставая, он почувствовал, что используемая им против Наполеона Васильевича мера есть, в сущности, поблажка собственному своему состоянию, при котором ему теперь нужно время, чтобы решиться взять трубку.

-Да-да?

Он отметил свое заискивающее внимание – раньше ему хватало просто «Да?».

- Это ты?

- Слушаю вас… ф-фу!.. Я слушаю!..

Делая вид, что отсутствует соединение, он дует в трубку и удивляется: зачем хитрить с Губарьковым? С некоторых пор посредством этой уловки, заставляющей другой конец провода несколько раз повторить свое обращение, он выяснял, кто звонит, сохраняя возможность при звонке нежелательном положить трубку. Но, во-первых, Губарькова он узнал сразу, а во-вторых, от Губарькова не отвертишься.

- Интересно, сколько бы ты выдул на спирометре? – заметил Губарьков. – В душе мы оба оперативные работники, посему давай дуть на лиц, менее искушенных.  Как сказал Веллингтон, у полководцев есть более важные занятия, чем стрелять друг в друга.

- Приятно, Алексей Иванович, быть современником такого образованного человека.

- Фамилия Данкевич тебе что-нибудь говорит? – продолжал Губарьков, и он ощутил, как предчувствия последних месяцев ринулись в эту позабытую было фамилию, словно в давно облюбованное жилище. -  Только не учи меня, что фамилии на «ич» не имеют рода и ты не знаешь, о мужчине или женщине идет речь.

- Так постичь человека и не поставить ни одной пьесы…

- В общем так: она умерла. Звонила палатная сестра (телефон оставила). Сказала, что у них умерла Данкевич Майя Владимировна. Умирая же, интересовалась, не смогли ли бы вы быть на похоронах? Состоится это, скорее всего, в понедельник. Сестра собиралась там быть, так что все справки -  у неё…

Губарьков выдержал паузу, оставляя возможность записать, но Юрий Евгеньевич  ничего не собирался записывать. Алексей Иванович диктовал номер телефона, имя-отчество звонившей, обещал написать пьесу, к герою которой даже со смертного одра будут обращаться в сослагательном наклонении, - всё это не задержалось в сознании, схватившем главное:  преследовать его женщина по фамилии Данкевич не только не собирается, но и не может, поскольку женщины такой больше нет… Он было запнулся на слове нет, словно по ниточке, странно не оборвавшейся между ним и умершей, скользнул оттуда разряд, сказавший, что, хочет он того или нет, какая-то его часть уже там, у них.

Чтобы избавиться  от этого впечатления, идя на место, он выглянул на улицу. Когда-то Губарьков читал ему стихи, где говорилось, какое благотворное действие на автора оказывает стук швейной машинки в квартире наверху. «Вот я слабею, я меркну, сгораю, но застучишь ты – и в то же мгновенье…» Последующих слов он не помнил, но, при желании, ещё недавно мог бы воспроизвести их, вслушиваясь, что происходит в собственной душе, когда взгляд обращался на эту улицу, где из окон второго этажа напротив смотрели на него забранная веревочной сеткой детская кроватка, трехлитровая банка с золотым карасиком и край холодильника, причем главное заключалось в том, что, когда бы он ни взглянул, из холодильника этого что-нибудь извлекали. Неудивительно, что обитательница кроватки быстро росла: правда, её он видел куда реже, чем бабку – седой узелок на затылке и фланелевый халат, зато всякий раз в новом качестве: то младенцем, то ползунком, то уже дошкольницей.

«Помни о смерти!» - советовали древние. Он же привык  руководствоваться заветом оптимистическим, запечатленным в окнах напротив.

Взять хотя бы его «румынскую эпопею». Пять лет Нина не уставала приводить ему в пример своего первого мужа, румына, - какие это деликатные, воспитанные люди! «А я – нет?» - спрашивал он. «На улице – может быть…» - пожимала плечами Нина. «А в помещении?» Он даже не очень удивился, когда однажды, вернувшись из командировки, обнаружил у себя в квартире лысоватого человека в усах, щеки которого были раздуты, словно он вас дразнил. «Это Георгио! – сказала Нина. – Он приехал по линии СЭВ». Отдать ему должное, Георгио показал европейского уровня учтивость. Правда, не вполне владея русским языком, он так и не сумел объяснить, почему представляется в ночной пижаме и является ли его страна членом Совета Экономической Взаимопомощи. «А что будем делать с действующим  мужем?» - спросил Юрий Евгеньевич Нину, и хотя, судя по неубывающему радушию Георгио, тот не видел препятствий к тому, чтобы позавтракать втроем, взял чемодан и поехал на работу. Было воскресенье, но у него был ключ. Он бросил на стол Наполеона чемодан; все еще плохо соображая, подошел к окну, и в этот момент в комнате напротив открыли холодильник. Выходило, таким образом, что жизнь продолжается.

При разъезде с Ниной ему досталась прекрасная квартира в новом доме на Пятницкой. Но как-то утром он увидел, что долго пустовавший их первый этаж украсила вывеска «Букур». То был румынский магазин!.. Решив переселяться, и немедленно, он, едва очутившись на работе, схватился за телефон, но в бюро обмена было занято, и, в который раз бросив трубку, он увидел, как в знакомом окне отворилась заветная дверца.

Теперь на месте того двухэтажного дома разбили сквер, открыв вид на площадь, где в предвечернем июньском солнце задумчиво стоял поэт, словно размышляя, что стало с девочкой, здравствует ли ещё её самоотверженная воспитательница? Его сосредоточенная поза отослала Юрия Евгеньевича к собственному вопросу: ехать ли сегодня к тестю на дачу или отправить туда Соню и выписать на ночь некое дикое создание из училища циркового искусства? Строго говоря, вопроса тут быть не могло, но в прошлый раз, уходя, эта мисс Дулитл попросила его одолжить ей тринадцать рублей. Не то чтобы у него не было тринадцати рублей сегодня – он даже любил определенность в подобного рода отношениях. Настораживало то, что, по свойственному её возрасту  легкомыслию, Симочка могла не ограничивать число своих заимодавцев им одним. С другой стороны, некруглость суммы указывала как будто бы на единовременный характер выплаты.

К концу дня позвонила Соня.

- Это я!.. – Послушать Соню – она звонила не из прокуратуры, а из парикмахерской.

Она всегда представлялась, и в её улыбке слышалась боязнь, чтобы её не приняли за другую. Иногда ему казалось, что Сонино «Это я!» даже санкционирует сторонние звонки, которые все равно нельзя предотвратить, когда ваш муж имеет свою квартиру, и он ловил себя на том, что хорошо бы однажды ее «не узнать», назвать первым попавшимся именем и посмотреть, как она станет из этого положения выкручиваться.

- Я вас приветствую, - сказал он.

- Взаимно!

- … перпендикулярно.

Соня рассмеялась. Её первый муж, художник, с которым она познакомилась в экскурсии по русскому Северу и отсудивший у неё все, за исключением пятилетнего Кики, на прощание поведал, что всегда предпочитал продавщиц и медсестер, а не интеллектуальных паломниц, чье место  не в постели человека творческого, а в запаснике музея или – смилостившись, он указал более доступный адрес – в присутственном месте. И хотя, сколько Юрий Евгеньевич мог судить, у Сони  авторитет его предшественника не был так высок, как у Нины, четыре года совместной жизни она только и делала, что старалась смеяться, уверовав, очевидно, что служительница юстиции не может конкурировать у мужчин с продавщицей.

Другая Сонина особенность состояла в том, что она почти не задавала ему вопросов, предоставив, таким образом, свободу, которая в своем абсолютном виде есть не что иное, как отсутствие необходимости удовлетворять любопытство не только суда, но и собственной жены. Выражаясь языком юриспруденции, Сонино любопытство носило эвентуальный, то есть косвенный, характер.

- Чистим оружие? – улыбнулась Соня, напомнив, что свою карьеру начинала в уголовном розыске.

- С известным преувеличением можно сказать, что да. – Он посмотрел на часы.

Обращение Соней вашего внимания на то обстоятельство, что уже двадцать пять минут шестого, не было лишено надежды на совместное посещение Лукова, где Кика проводил лето на даче у деда и бабки. Но на вас ни в коем случае не оказывалось давление, к мысли о сотрудничестве вы должны были прийти строго добровольно – только при этом условии Соня могла считать себя  спокойной за ваше будущее. Странное дело! -  в её обществе он действительно становился безмятежен, было такое чувство, что его определили на жительство в государственное казначейство: не ахти, конечно, какое веселье, зато гарантия от любых посягательств. И он подумал, что сегодня все-таки лучше ехать в Луково, подальше от губарьковских похоронных известий, от Симочки, в комбинации с ними словно усугублявшей вину, которой он за собой не знал, но тут поднял голову Наполеон:

- Вы не забыли?.. – Чистенький, в отутюженной безрукавке и круглых очках разночинца  Наполеон напоминал человека, собравшегося на прием к районному урологу.

- Погоди-погоди!.. – Юрий Евгеньевич постарался, чтобы его восклицание зачлось Соней если не за поездку в Луково, то во всяком случае за искреннюю готовность её совершить.

- Если ты занят,  я доберусь электричкой, - бодро отступила Соня.

- Что туда ходят электрички, я не забыл, - обрезал он, как бы не желая смириться с мыслью, что их совместная поездка не состоится, и прикинул, успеет ли ещё застать Симочку в общежитии. – Видишь ли, Наполеон Васильевич дает бал… По какому случаю?..

- Скажите, что я ухожу в отпуск. Не исключено, что в бессрочный, - подсказал Наполеон. С понедельника он действительно ложился на исследование.

- Вдохновитель и организатор наших побед решил укрепить здоровье.

- Повод достойный! – рассмеялась Соня. – Установка вам будет такая: если хоть капельку выпьешь, к автомобилю не подходить! Лучше ты приедешь завтра, и мы с Кикой не будем волноваться.

***

Следующая глава

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *