Старые болезни, глава 3

- Чего люди недовольны?!, Всё ворчат, всё жалуются! Чего, спрашивается, не хватает? Пенсия есть, всё есть!..

Убедившись, что это Нюра, выбежавший к двери Чарлик в формальном приветствии шевельнул хвостом и поднял глаза к Евгении Михайловне – встретить разочарование вместе было все-таки легче.

- Так что же вы сами ворчите? – Евгения Михайловна спешит в кухню, словно Чарлик мог догадаться, что ещё больше она переживала бы, если бы Локтимир опередил этот торт и у неё не оказалось, чем угощать.

- Дзиро к нашим врачам никогда не ходит, - задерживается Нюра в прихожей. – Полжелудка ему оттяпали… Так их боится! – По-видимому, она не считала возможным утаить эти сведения от собаки, порода которой называлась японский хин.

Нюра поселилась у них в Чапаевском, когда Евгения Михайловна ещё не вернулась с Соней из роддома, и была сюрпризом Аркадия, успевшего узнать, что такое мальчик, и мечтавшего именно о дочери. За год перед тем жена его заместителя вывезла Нюру из-под Тулы, где находился санаторий, в котором девушки соседней деревни мыли посуду. Настораживало, что Нюра не смогла задержаться по первому своему московскому адресу. Впрочем, заместителя Аркадия Евгения Михайловна не любила и внушала себе, что в данном случае Нюрина неуживчивость могла быть совсем неплохой рекомендацией. С бородавкой на кончике носа ладненькая Нюра напоминала сказочную Лису, собравшуюся съесть Колобок. Евгения Михайловна беспокоилась, что это сходство не скроется и от Толи, и он станет дразнить её помощницу. Но Толя обнаружил у той нечто большее, чем повод посмеяться: купленный уже здесь, в Москве, и тщательно оберегаемый мешочек с лото. С его приобретением в Нюрином сердце оставалась лишь одна неутоленная страсть – патефон, поэтому, садясь с ней играть, Толя ставил пластинку и всегда оказывался в выигрыше, рассматривая его в качестве заработка.
Войдя в кухню, Нюра ставит на стол четвертинку.

- Помянем японца! – говорит она, доставая из навесного шкафчика рюмки.

- Он ведь ещё не уехал… - Евгения Михайловна пытается если не предотвратить, то, на худой конец, отсрочить выпивку. Что подумает Локтимир, появившись с минуты на минуту!

- Всё равно уж… - отмахивается Нюра, наливая из бутылочки, затем берет с подоконника газету, отрывает кусочек и, окунув в рюмку, поджигает на газу.

- Это меня в нашем министерстве гнать научили, - наблюдает она процесс горения. – Видите, какое качество! - Погасив бумажку, она предъявляет её Евгении Михайловне: - Никаких следов!

Только что пылавшие края в самом деле оказываются белыми, кромка даже не тронута желтизной.

- Так и в организме! – заключает Нюра, давая понять, что произведение её в сущности безвредно, особенно в сочетании с извлеченной из кофты коробочкой фестала.

- Я дам вам закусить… - На всякий случай Евгения Михайловна отодвигает бутылку подальше, за хлебницу, и, открывая холодильник, заглядывает в окно, откуда видны двор, автомобильная стоянка без признаков жизни. Дальше простирается отведенный под застройку пустырь, и кучи свежевырытой земли чернеют на снегу, напоминая избы уснувшей деревни.

- Ла-адно… - протягивает Нюра, будто тоже пытается свыкнуться с неисполнившейся надеждой, и, выпив рюмку, отсыпает из коробочки на ладонь несколько таблеток. – Завтра фотографироваться везет. Они, японцы, любят фотографироваться, чуть что – пошли, Нюр! Наладит, а я щелкаю. Теперь и сама могу. Хороший мужик, чему хочешь научит!.. – Она смеется. – В ателье поедем, чтоб вместе вышли… Я его тоже кое-чему научила: начнут про СССР спрашивать – не ругай; всем, мол, очень доволен! Простым-то слишком не будь – ещё, может, назад вертаться придется. У нас, думаешь, не узнают, как отзывался… А станут допытываться: что ж уехал, коли так хорошо было, скажи – соскучился, отец-мать тут похоронены, на могилку схожу…

Рассказывая, Нюра размахивает рукой, другую держа горсточкой на коленях, и, кончая фразу, окунает туда руку, словно за продолжением.

- Там у них тоже жизнь: пьянствуют, и девки пошли проститутки – гейши. Японцы эти изменяют женам будь здоров! У нас, думаете, откуда разводы? Из-за границы! Мужики всюду бараны, а баб там… как нерезаных, расстреляла бы всех! Садится с ним пить, а сама тихонько таблеток ему в суп… они, гейши, с собой таблетки берут. Это у нас в аптеке ничего такого не купишь, а там – пожалуйста! – частная лавочка. – Налив себе снова, Нюра подытоживает вместо тоста: - Благодушные люди…И чистоплотные очень.

На этот раз фестал она приготовила заранее.

Собственно, любовь Дзиро к чистоте и привела его к Нюре, убиравшей их многоквартирный подъезд. В ЖЭКе она работала давно, прельстившись служебной жилплощадью, куда после смерти матери забрала из деревни сына-школьника. Начинала она лифтером, но неподвижным суточным вахтам скоро предпочла более привычные ей веник, ведро и тряпку. Преимущество их она определяла так: «Убрал и удрал!» Эти слова свидетельствовали о темпераменте, а не об отношении к делу. Чтобы в полной мере оценить его, из Хабаровска должен был быть приглашен работавший там урологом Дзиро и в качестве диктора иностранного вещания оказаться прописанным в том же доме. Отправляясь на службу по сверкающей чистотой лестнице, он постепенно составил себе симпатичный образ, окончательно сложившийся даже не при очном знакомстве, а в результате уборки, исполненной Нюрой в его двухкомнатной квартире. «Вон какая чистота! – объявила она при конце своей миссии заглянувшему к ней в ванную хозяину. – Ступайте – гляньте!» Приглашение выглядело излишним, поскольку Дзиро успел заметить, что выстирана даже его половая тряпка. Это было едва ли не самое сильное его русское впечатление, особенно если учесть, что, продолжая на дому медицинскую практику, значительную часть пациентов, прежде чем осмотреть, от отправлял в парикмахерскую и баню. Вместе с платой он вручил Нюре запасной комплект ключей, прося приходить дважды в неделю. «У них походка совсем другая… как будто скребет ногами, - делилась Нюра своим первым интернациональным опытом. – Потому что близорукие все. Очки носят. Рыбу любят, томаты, макаронные изделия… рыбу в масле жарят, много масла, чтоб текло… И водку нашу мимо рта не пронесут!» Повод для обобщений давали ей несколько бывавших у Дзиро его одиноких соотечественников. Поимо чистоты жилища они имели возможность оценить Нюрины квашеную капусту и соленые грибы, и со временем каждый не упустил случая тоже обратиться к ней с просьбой об опеке. Конфиденциальный характер переговоров наводил Нюру на мысль, что здесь могут понадобиться не только грибы, к тому же она успела составить представление о традициях нации, где пищу мужчины привыкли готовить самостоятельно и вообще едят мало. Не отдавая предпочтения кому-либо конкретно, она решила посоветоваться с Дзира. Кончилась эта консультация тем, что в следующее посещение она с гордостью объявила Евгении Михайловне: «Я с ним живу!» Кое-что, впрочем, досталось и остальным: отныне вечера землячества венчало лото. Бочоночки для него давно делали не из дерева, а из пластмассы, и Нюра ворчала, что эту манеру на всем экономить взяли у них, у японцев.

Устроившись в министерство, она охотно посвящала в свою историю тамошних женщин, тем более что дубленка, в которой она приезжала для мытья полов, требовала разъяснений. «Хозяин каждый день велит носить!» - говорила она, невольно пресекая попытки перекупить у неё эту дефицитную вещь и вызывая осуждение, что по-прежнему берет у Дзиро плату за каждую уборку. На этом, однако, настаивал он сам, и Нюра подчинилась. Возможно, она считала, что её отказ Дзиро воспримет за намерение претендовать на какое-то новое качество.

Евгения Михайловна с удивлением подумала о том, что этому союзу почти десять лет, и, как бы ни относились к нему стороны, сам по себе такой срок не может не заявлять свои права, и послезавтрашнее прощание в Шереметьеве не сулит им веселых минут. Она уже ругала себя, что отняла у Нюры столько времени, выступив в роли её первой хозяйки, любившей живописать ужасы эвакуации, где им случалось пить чай «с одним маленьким кусочком сахара!» Сообщалось об этом так, что Евгении Михайловне было даже неловко сослаться на Толю с Соней, не видевших тогда сахара вовсе, и сейчас перед Нюрой она ощущала себя именно такой плакальщицей. Она пыталась оправдаться тем, что одиночество не различает степеней, оно или есть, или нет, и хуже здесь быть не может, - с этой точки зрения Дзиро не обладал преимуществом перед Чарликом. Но тут она заметила свою нетронутую рюмку и поняла, что преимуществом обладала Нюра перед ней, потому что захотела ей помочь и привезла этот торт, а она даже не слушала её как следует, как будто никакого Дзиро не было.

Казалось, похожий упрек она сегодня уже заслужила. Она вспомнила Толю, впечатление своей вины перед ним, заставляя себя признаться, что для неё давно существует как бы не он сам, а его отношение - к ней, к Соне, племянникам. В этом смысле он немногим отличался от Нюры, и всё, что составляло его остальную жизнь, занимало её лишь в той мере, в какой приходилось считаться с Дзиро, наличие которого могло помешать Нюре провести у неё очередную уборку. Она представила себе выражение своего лица, когда на одном из последних семейных обедов невестка коснулась Толиной идеи уйти в кукольные мастерские. Увидев его, Толя, всегда поручавший излагать свои прожекты жене, поспешил сменить тему, и теперь Евгения Михайловна понимала, что то были не прожекты, а почти решение, где последнее слово оставлялось ей. Смущала сейчас даже не та её реакция, но сомнение: что если Толя имел в виду обсудить с ней вовсе не материальную сторону вопроса, а само намерение изменить свою жизнь? У него было достаточно оснований надеяться, что, зная его, она не станет сомневаться, что в любом случае не окажется ущемленной.

- Знаете что… - сказала она, видя, что Нюра начала собираться, и радуясь предлогу прекратить свои угрызения. – Ведь послезавтра – воскресенье! Поезжайте оттуда к нам! Будут Соня, Толя… Захватите лото!..

Стараясь говорить бодро, она чувствовала, как краснеет, потому что ещё несколько минут назад не думала о том, каково будет Нюре возвращаться из Шереметьева.

- Кстати, допьем ивашу бутылочку! – Наконец-то представилась возможность убрать четвертинку со стола, и тут раздался звонок в дверь, потонувший в лае Чарлика. Он торопился внушить доктору, что такого сторожа имеет смысл полечить.

***

<< Предыдущая глава | Следующая глава >>

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *